Лицом к Богу
Репертуар Немецкого драматического театра значительно разнообразила новая постановка по одноименной повести французского писателя Эрика-Эмманюэля Шмита «Оскар и Розовая Дама». Жанр обозначен как «двенадцать писем к Богу».
В связи с ремонтом помещения премьера проходила в Корейском театре музыкальной комедии. Молодежь, которая была в большинстве, кокетливо подсмеивалась над персонажами постановки — «Розовая Дама» и «Голубая девочка». Смешок окончательно прервался во второй части спектакля. Неизбежность смерти никогда не вызывала насмешек, особенно если ее печатью обозначен десятилетний мальчик, страдающий раком.
Те, кто прочитал повесть Э-Э. Шмита, получил невероятное удовольствие, ощущение эйфории, трогательных эмоций и духовный подъем. Эрик-Эмманюэль Шмит — мировая знаменитость, он признан как самый читаемый и играемый на сцене французский автор. Это модный, блестящий и вместе с тем глубокий писатель, которого волнуют фундаментальные вопросы морали и смысла жизни, темы смерти, религии. В каждой из книг, входящей по его замыслу в «Цикл Незримого», — «Оскар и Розовая Дама», «Мсье Ибрагим и цветы Корана» и «Дети Ноя» — раскрывается тема отношения человека к одной из мировых религий: христианству, мусульманству, иудаизму. Критика и публика сходятся в том, что перед нами тот редчайший случай, когда ни один читатель не может остаться равнодушным.
Инсценировка произведения «Оскар и Розовая Дама» принадлежит заслуженной артистке РК Н.Долматовой и заслуженному деятелю РК И.Гонопольскому.
Больничная палата. Декораций немного, все белым-бело. В углу валяются детские игрушки, но кажутся они такими же одинокими и сиротливыми, как и детишки, лежащие в больничном отделении. У этих детей есть родители, друзья, родственники, но почему-то с неизлечимо больными людьми в обществе не принято разговаривать об их болезни. К мальчику Оскару родители приходят в дни приема, но они предпочитают одаривать сына подарками, лишь бы заполнить пустоту, возникающую в их общении.
Единственным другом для Оскара является Розовая Дама — она из тех дам, одетых в специальную розовую одежду, которые приходят навещать детей в больницу. Именно она и посоветовала ребенку ежедневно писать письма к Господу Богу, чтобы скрасить, возможно, последние его дни.
Двенадцать дней стали равны сто двадцати годам — это Оскар попытался прожить отведенные мгновения, стараясь испытать то все, что суждено каждому человеку в течение жизни. Мальчик успевает и повзрослеть, и испытать любовь, даже жениться, а потом постареть и…
Не будем о грустном. Конец вроде неизбежен, но легко ли примириться с этой неизбежностью?
Филиппу Волошину идеальна далась роль этого трогательного, реалистичного мальчика — Оскара. Во время просмотра спектакля грусть сменялась радостью, шутки переплетались с афоризмами.
«Больница — это классное место, здесь полно взрослых, пребывающих в отличном настроении, говорят они довольно громко, здесь полно игрушек и розовых тетенек, которые просто жаждут поиграть с детьми, к тому же здесь всегда под рукой масса приятелей вроде Бекона, Эйнштейна или Попкорна. Короче, больница — это кайф, если ты — приятный больной. Но я уже не приятный больной. После того как мне сделали пересадку костного мозга, я чувствую, что я им больше не приятен… Я понял, что я сделался скверным больным, больным, который мешает верить, что медицина — замечательная штука»… Так думал Оскар в начале своего лечения. И удивительно, что десятилетнему мальчику всего за двенадцать дней открылось таинство жизни, доступное, наверное, лишь тем, кто стоит на пороге конца.
Я попытался объяснить своим родителям, что жизнь — забавный подарок. Поначалу этот подарок переоценивают: думают, что им вручили вечную жизнь. После — ее недооценивают, находят никудышной, слишком короткой, почти готовы бросить ее. И наконец, сознают, что это был не подарок, жизнью просто дали попользоваться. И тогда ее пытаются ценить. Мне сто лет, и я знаю, о чем говорю. Чем старше становишься, тем сильнее проявляется вкус к жизни. Нужно быть эстетом, художником. Какой-нибудь кретин в возрасте от десяти до двадцати лет может играть жизнью по собственной прихоти, но в сто лет, когда уже не можешь больше двигаться, тут уже следует использовать интеллект.
